Кагуя-химэ
Не в наши дни, а давно-давно жил старик Такэтори. Бродил он по горам и долинам, рубил бамбук и мастерил из него разные изделия на продажу. Потому и прозвали его Такэтори - "тот, кто добывает бамбук".
Вот однажды зашел старик в самую глубь бамбуковой чащи и видит: от одного деревца сияние льется, словно горит в нем огонек. Изумился старик, подошел поближе, смотрит - что за диво! В самой глубине бамбукового ствола сияет ярким светом дитя - прекрасная девочка ростом всего в три вершка.
У старика и его жены не было детей, и он решил взять девочку в свой дом. Красоты она была невиданной, но такая крошечная, что положили ее вместо колыбели в клетку для певчей птицы.
С той самой поры, как пойдет старик Такэтори в лес, так и найдет чудесный бамбук: в каждом узле золотые монеты. Понемногу стал он богатеть.
Росла девочка быстро-быстро, тянулась вверх, как молодое деревцо. Трех месяцев не минуло, а уж стала она совсем большой, как девушка на выданье.
Из-за шелковой занавеси её не выпускали, чтоб чужой глаз не увидел, - так берегли и лелеяли. Ни одна красавица на свете не могла с ней сравниться нежной прелестью лица. В доме темного угла не осталось, все озарило сиянье ее красоты.
Когда найденная дочь совсем выросла, призвал старик Такэтори жреца, и тот дал ей имя Наётакэ-но Кагуя-химэ, что значит: "Лучезарная дева, стройная, как бамбук".
читать дальше
Люди всех званий, и простые и благородные, наслышавшись о несравненной красоте Кагуя-химэ, влюблялись в нее с чужих слов, только и думали, как бы добыть ее себе в жены, только и мечтали, как бы взглянуть на нее хоть раз. Даже близким соседям, даром что жили они возле самой ограды, у самых дверей ее дома, и то не просто было увидеть Кагуя-химэ. Влюбленные, глаз не смыкая, все ночи напролет бродили вокруг ограды, проделывали в ней дырки и заглядывали во двор, пытаясь увидеть прекрасную девушку. Но всё было тщетно.
Только трое из несметного множества женихов - великие охотники до любовных приключений - никак не хотели отступиться. Едва дошли до них слухи о прекрасной деве Кагуя-химэ, как они загорелись желанием увидеть ее, да так, что не могли ни спать, ни пить, ни есть, - совсем от любви обезумели. Пошли к ее дому. Сколько ни стояли перед ним, сколько ни кружили около - все напрасно! Пробовали посылать письма - нет ответа! Слагали жалостные стихи о своей любовной тоске - и на них ответа не было.
Так своей чередой шли дни и месяцы.
Как-то раз старик, завидев у своих ворот женихов, сказал Кагуя-химэ:
- Мне уже за седьмой десяток перевалило, не сегодня-завтра придется умирать. В этом мире уж так повелось: мужчина сватается к девушке, девушка выходит замуж. А после молодые ставят широкие ворота: семья у них множится, дом процветает. И тебе тоже никак нельзя без замужества.
Кагуя-химэ молвила в ответ:
- Боюсь я вступить в брак опрометчиво. Откуда мне знать, насколько глубока их любовь? Не пришлось бы потом горько каяться. Как бы ни был благороден и знатен жених, не пойду за него, пока не узнаю его сердца. Все они как будто равно любят меня. Как узнать, который из них любит всего сильнее? Передай им, отец, мою волю. Кто из них сумеет добыть то, что я пожелаю, тот и любит меня сильнее других, за того я и замуж выйду.
- Будь по-твоему, - сказал старик Такэтори. Женихи тоже согласились.
И каждому из них прекрасная Кагуя-химэ поручила достать одну диковинку.
Первому, принцу Исицукури, сказала она привезти из Индии каменную чашу, по виду такую, с какой монахи ходят собирать подаяния. Но не простая это чаша, а чудотворная - сам Будда с ней ходил.
Стал принц ломать голову, как ему быть. "Даже там, в далекой Индии, чаша эта одна-единственная, - думал он. - Пусть я пройду путь длиной в сотню тысяч ри, но как знать, найду ли ее?"
Человек он был изворотливый, хитрого ума. "Нынче отправляюсь в Индию искать чудесную чашу", - велел он сказать Кагуя-химэ, а сам скрылся подальше от людских глаз.
Когда же минуло три года, взял он, недолго думая, первую попавшуюся старую чашу для сбора подаяний. Стояла эта чаша, вся покрытая черной копотью в храме на Черной горе. Принц Исицукури положил чашу в мешочек из парчи, привязал его к ветке из рукодельных цветов и понес в дар Кагуя-химэ.
"Может ли быть?!" - подумала в изумлении девушка.
Она взглянула на чашу, не светит ли она, но неприметно было даже того слабого сияния, какое исходит от светлячка. И она вернула чашу, послав вместе с ней такие стихи:
"Капля одна росы
Ярче сияет утром
Дивной чаши твоей.
Зачем ты ее так долго
Искал на Черной горе?"
Принц бросил чашу перед воротами и в сердечной досаде воскликнул:
"В сиянье Белой горы
Померкла дивная чаша.
Я ли виновен в том?
Испил я чашу позора,
Но не оставил надежды... "
Второму, принцу Курамоти, было велено привезти ветку с чудесного дерева. Корни у него серебряные, ствол золотой, вместо плодов - белые жемчужины. Растёт такое дерево на чудесной горе Хорай в Восточном океане.
Спустя три года принц явился к дому Такэтори и просил передать, что достал сию чудесную диковинку и теперь собирается преподнести её Кагуя-химэ, в обмен на руку и сердце, как и было уговорено.
Хорош был подарок, но девушка и глядеть на него не хотела.
- Не хотелось мне ответить на просьбу моего отца о замужестве решительным отказом, - думала она, - вот я и попросила ненужную вещь, ее и в руки-то брать не хочется. Не ждала я, что принц Курамоти ее добудет. Что делать теперь? Что делать?
А тем временем старик Такэтори снова вышел к принцу Курамоти и спросил:
- Где же растет такое дерево красоты небесной, чудесной, небывалой?
Начал принц рассказывать про своё долгое и опасное приключение в далёких морях, где он по воле судьбы сумел найти чудесный остров Хорай. Всюду на его горных склонах росли деревья, усыпанные невиданными цветами дивной красоты. Журча, сбегали вниз ручьи и потоки, золотые, серебряные, лазоревые, а над ними висели мосты, украшенные драгоценными камнями всех цветов радуги…
Но, как на грех, в эту самую минуту во двор ввалилась гурьба людей.
- Я - старшина мастеров златокузнечного дела из дворцовой мастерской, - объявил один из них. - Изготовил я вместе с моими подручными жемчужную ветку. Больше тысячи дней трудились мы не покладая рук, постились по обету, не брали в рот до конца работы ни риса, ни другого какого-нибудь зерна, но награды за свои труды не получили. Прошу уплатить мне, чтоб мог я поскорее вознаградить моих помощников.
- О чем толкует этот человек? - недоуменно спросил старик Такэтори.
Принц от смущения был сам не свой, душа у него готова была расстаться с телом.
Узнала Кагуя-химэ об обмане и сразу легко стало у неё на сердце. Отослала она жемчужную ветку назад с такими стихами:
"Я думала: истина!
Поверила я...
Все было поддельно:
Жемчужины слов
И жемчужные листья".
А старик Такэтори, который до этого так приветливо беседовал с принцем, прикинулся, будто спит.
Принц не знал, что ему делать, куда деваться от смущения:
- Какой невиданный позор! На свете не бывает худшего. Потерял я любимую, но мало того - теперь мне стыдно людям на глаза показаться.
И скрылся один в глубине гор. С тех пор его никто не видел.
Третьему, правому министру Абэ-но Мимурадзи, нужно было достать в далеком Китае платье, сотканное из шерсти Огненной мыши. Не водой очищали ткань из такой шерсти, а жарким пламенем, и она выходила из огня еще прекраснее прежнего. Дорого было чудесное свойство этого наряда, но еще дороже его красота!
Был Абэ-но Мимурадзи из могущественного рода и владел большими богатствами. Посему написал он письмо своему торговому гостю из Китая, чтобы тот, во что бы то ни стало, сколько бы ни пришлось заплатить, но нашёл платье из шерсти этого диковинного зверя.
Долго не было ответа, но, наконец, долгожданное письмо пришло. Говорилось в нём, что в Китае таких диковинок не водится, однако всё же сумели найти такое платье в храме где-то в Западных горах Индии. Однако это обошлось дороже, чем планировалось, и просили срочно возместить потраченную сумму.
Правый министр Абэ был вне себя от радости и легко расстался с деньгами, хоть сумма была и немаленькой.
Тут же поехал он к дому Такэтори. Навстречу ему вышел старик, принял чудесное одеяние и понес показать Кагуя-химэ.
- Ах, и правда, прекрасный убор! Но все же не знаю, в самом ли деле он соткан из шерсти Огненной мыши? Надо бросить в огонь эту одежду, - сказала она. - Если пламя ее не возьмет, я поверю, что она настоящая, и уступлю просьбам правого министра.
- Что ж, справедливо! - согласился старик и передал слова девушки жениху.
- Шерсти Огненной мыши нет и в китайской земле, - ответил тот. - Насилу-то нашли! Какие здесь могут быть сомнения. Но если Кагуя-химэ так хочет, что ж! Бросайте!
Бросили одежду в жаркий огонь, пых! - и сгорело дотла.
- Ах, ах, подделка! Теперь вы видите сами! - с торжеством воскликнула Кагуя-химэ. А у правого министра лицо стало зеленее травы.
Не помня себя от радости, Кагуя-химэ вернула ему пустой ларчик, вложив в него письмо с таким ответным стихотворением:
"Ведь знал же ты наперед,
Что в пламени без остатка
Сгорит этот дивный наряд.
Зачем же, скажи, так долго
Питал ты огонь любви?"
Пришлось неудачливому жениху со стыдом воротиться домой.
И вот, наконец, сам микадо услышал о несравненной красоте Кагуя-химэ.
Призвал он к себе старшую придворную даму и повелел ей сходить в дом Такэтори и посмотреть, так ли прекрасна эта девушка.
Но как старик не просил Кагуя-химэ выйти к императорской посланнице, так и не смог уговорить. Пришлось той возвращаться ни с чем.
Узнав об этом, микадо воскликнул:
- Да, многих людей погубило жестокосердие этой девушки!
Можно было подумать, что он отступился от задуманного, но на самом деле мысль о Кагуя-химэ глубоко запала ему в сердце. Не хотелось микадо, чтобы эта женщина и его, как многих других, победила своим упорством. Призвал он пред свои очи старика Такэтори и молвил ему:
- Уговори Кагуя-химэ пойти на службу во дворец, а я за это пожалую тебя шапкой чиновника пятого ранга.
Старик Такэтори, радостный, вернулся домой и стал всячески уговаривать девушку, но та ни в какую не соглашалась. Грозилась, что руки на себя наложит, если её попробуют силой принудить идти во дворец. Делать нечего, пришлось старику передать микадо отказ дочери.
- А, так-так! - воскликнул микадо. - Ведь дом твой, старик, стоит возле самых гор. Что, если я сделаю вид, будто собрался на охоту? Может, мне удастся увидеть Кагуя-химэ словно невзначай?
- Хорошая мысль! - одобрил старик Такэтори. - Только Вы, государь, сделайте вид, будто случайно попали в наши края, без цели, без умысла... Войдёте вдруг в мой домишко и застанете ее врасплох.
Микадо сразу же назначил день для охоты. Внезапно, без предупреждения, вошел он в дом к старику и увидел девушку, сиявшую такой чистой красотой, что все вокруг светилось.
"Она!" - подумал микадо и приблизился к ней. Девушка попыталась было убежать, но он схватил ее за рукав и попытался повлечь за собой.
Но Кагуя-химэ молвила:
- Если б я родилась здесь, в этой стране, то повинна была бы идти во дворец служить тебе. Но я существо не из этого мира, и ты совершишь дурной поступок, если силой принудишь меня идти во дворец.
Но микадо не хотел слушать. Попытался он было схватить девушку, чтобы увести с собой, но рука его вдруг прошла прямо сквозь неё.
"Значит, и правда Кагуя-химэ существо не из нашего мира", - подумал микадо.
И императору пришлось возвращаться одному.
Сев в паланкин, он сложил такую песню:
"Миг расставанья настал,
Но я в нерешимости медлю...
Ах, чувствую, ноги мои
Воле моей непокорны,
Как и ты, Кагуя-химэ!"
А она послала ему ответ:
"Под бедною сельской кровлей,
Поросшей дикой травой,
Прошли мои ранние годы.
Не манит сердце меня
В высокий царский чертог".
С той поры все приближенные женщины лишились в глазах микадо своей былой прелести. Только одна Кагуя-химэ безраздельно царила в его сердце. Так он жил одиноко, в мечтах о ней, и с утра до ночи сочинял любовные послания. И она тоже, хотя и противилась его воле, писала ответные письма, полные искреннего чувства. Наблюдая, как сменяют друг друга времена года, микадо сочинял прекрасные стихи о травах и деревьях и посылал их Кагуя-химэ. Три долгих года они утешали друг друга.
С самого начала третьей весны люди начали замечать, что каждый раз, когда полная луна взойдет на небе, Кагуя-химэ становится такой задумчивой и грустной, какой ее еще никогда не видели.
Однажды, незадолго до пятнадцатой ночи восьмого месяца, Кагуя-химэ вышла на веранду и, увидев полную луну, залилась слезами так, как никогда еще до этого не плакала.
На расспросы старика Такэтори о причине её печали Кагуя-химэ ответила:
- Ах, я давно уже хотела обо всем вам поведать, но боялась вас огорчить и все откладывала. Но больше нельзя мне молчать! Узнайте, я не из этого земного мира. Родилась я в лунной столице, но была изгнана с небес на землю, чтобы искупить грех, совершенный мной в одном из моих прежних рождений. Настало время мне возвратиться. В пятнадцатую ночь этого месяца, в полнолуние, явятся за мной мои сородичи, посланцы Неба. Должна я покинуть этот мир, но при мысли о том, как жестоко вы будете скорбеть обо мне, я с самого начала этой весны не перестаю грустить и плакать. - И Кагуя-химэ заплакала еще сильнее.
Узнал об этом и микадо. И, когда наступил пятнадцатый день восьмого месяца, повелел он начальникам всех шести отрядов императорской стражи выслать вооруженных воинов. Собрался отряд численностью в две тысячи человек. Государь поставил во главе его опытного военачальника по имени Такано Окуни и послал это войско охранять дом старика Такэтори.
- Надежная у нас охрана! - радовался старик. - Не поддадимся и небесному войску.
Но Кагуя-химэ отвечала ему:
- Как вы ни старайтесь меня спрятать, как храбро ни готовьтесь к бою, вы не сможете воевать с небожителями из лунного царства. Стрелы ваши их не настигнут. Спрятать меня вам тоже не удастся. Воины сейчас готовы схватиться с кем угодно, но лишь увидят они небожителей, как у самых смелых сразу все мужество пропадет.
Но не поверили её словам ни воины, ни старик.
Между тем прошла уже первая половина ночи. Вдруг весь дом старика Такэтори озарило сияние в десять раз ярче света полной луны. Стало светлее, чем днем. Внезапно с высокого небесного свода спустились на облаках неведомые лучезарные существа и построились в ряд, паря в воздухе над самой землей. И как ни храбрились императорские воины, а сбылось всё так, как и говорила Кагуя-химэ. Никто не смог встать против небожителей.
Вдруг все запертые двери распахнулись настежь сами собою. Решетки на окнах отворились без помощи человеческих рук. И Кагуя-химэ вышла из дома.
Обратилась она к старику:
- Я тоже не хочу расставаться с вами, но против своей воли должна вас покинуть. Прошу тебя, ты хоть погляди, как я буду возноситься на небо, хоть простись со мной взглядом.
У одного из небесных гостей был в руках ларец с одеждой из птичьих перьев. Другой держал маленький ларчик, в котором хранился сосуд с чудесным напитком: кто отведает его, тот никогда не узнает смерти. Вынули из ларца небесную одежду и только хотели накинуть её на Кагуя-химэ, как она взмолилась:
- О, погодите еще немного! Когда я надену на себя эту одежду, умрут во мне все земные чувства, а я должна написать прощальные слова еще одному человеку.
Вот что она написала:
"Вы изволили выслать большое воинство, чтобы удержать меня на земле, но за мной явились посланцы неба, которых нельзя ослушаться. Я отказалась служить вам лишь потому, что я - существо не из здешнего мира. Пусть не могли вы постигнуть истинную причину моего отказа, и, может быть, дурно подумали обо мне, но я не властна была со спокойной душою ответить вам согласием. А сейчас тяжестью легла мне на сердце мысль о том, что сочли вы меня дерзкой и бесчувственной.
Разлуки миг настал,
Сейчас надену я
Пернатую одежду.
Но вспомнился мне ты -
И плачет сердце".
Окончив писать, Кагуя-химэ велела передать микадо это прощальное письмо и напиток бессмертия.
И в тот же миг надели на неё одеяние из птичьих перьев, и сразу же угасли в ней все человеческие привязанности. Перестала она жалеть старика Такэтори и грустить о его участи. Кагуя-химэ села в летучую колесницу и в сопровождении сотни посланцев из лунного мира покинула землю навсегда.
Старик Такэтори и его старуха плакали кровавыми слезами, так велико было их горе.
А микадо, прочитав письмо, так глубоко опечалился, что отказался от пищи и забыл о своих любимых развлечениях: стихах и музыке.
Однажды призвал он своего верного слугу, и, вручив ему драгоценный сосуд с напитком бессмертия, подробно объяснил, что надо делать.
К сосуду он прикрепил записку со стихами:
"Не встретиться нам вновь!
К чему мне жить на свете?
Погас твой дивный свет.
Увы! напрасный дар -
Бессмертия напиток".
Слуга в сопровождении множества воинов поднялся на самую высокую гору и там, выполняя волю государя, открыл сосуд и зажег напиток бессмертия. Чудесный напиток вспыхнул ярким пламенем, и оно не угасает до сих пор. Оттого и прозвали эту вершину "Горой бессмертия" - Фудзи. Столбом поднялся вечный дым к далеким облакам, к царству светлой луны, и легким дымком улетело с ним прощальное послание микадо.
Так говорит старинное предание.
Полная версия - Повесть о старике Такетори